Люди - такие разные...
Княжна Татьяна Николаевна, княжна Анастасия Николаевна, Александр Блок, Сергей Рахманинов, Константин Паустовский...
*****
Дневники и письма великих княжон. 1916
Из дневника Татьяны Николаевны
Четверг, 31 марта, 1916
Утром в 9.45 мы две с Мамой поехали в город на освящение церкви в школе Народного искусства. Завтракали у Бабушки с тетей Ольгой. Потом Мама и я поехали в церковь, где находится икона "Скоропослушница". Очень красивая. Потом в Казанский собор. По дороге встретили Левана(?). Потом обошли склад в Зимнем дворце. Оттуда поехали к тете Ксении. Сидели там немножко. Тетя Ольга тоже была. Потом Ольга приехала за нами. Вернулись к 4.15. Пили чай и обедали с Мамой. Потом мы 5 вместе катались от 7 до 8 часов. В 8.45 поехала в лазарет. Вычистили с Биби инструменты. Была у всех, немножко у Седова, потом варила шелк с Вал[ентиной] Ивановной. Вернулась в 11 часов.
Письмо Анастасии Николаевны - отцу, Николаю Романову
31 марта 1916 г. Царское Село.
Мой золотой Папа Душка,
Я так тороплюсь Тебе писать т.к. мы должны идти в лазарет. Мы с Марией и Алексеем завтракали на верху т.к. Мама и сестры в Петрограде. Мы ходим и колим лед. Вчера не было Федотова. Крылов ужасно был слаб и не показывался. Я и Мария теперь играем она на рояле, а я на балалайке и хорошо выходит, но с Ольгой еще лучше. Представляю себе как I Сотня была рада Тебя видеть именно там и я тебе немного завидывала. Мы пойдем еще лед колоть сегодня и в два лазарета в наш и в Большой Дворец. Ужасно тебя крепко целую и давлю. Любящий тебя твой верный и преданный Каспииц.
*****
Александр Блок - Матери.
31 марта 1916. Москва
Мама, я так занят, что только сегодня собрался написать. Открытку ты, надеюсь, получила.
Несмотря на то, что к вечеру устаю до неприличия, чувствую себя в своей тарелке. Каждый день в половине второго хожу на репетицию, расходимся в шестом часу. Пока говорю главным образом я, читаю пьесу и объясняю, еще говорят Станиславский, Немирович и Лужский, а остальные делают замечания и задают вопросы. Роли несколько изменены — Качалов захотел играть Бертрана, а Гаэтана будет играть актер, которого я видел Мефистофелем в гетевском Фаусте (у Незлобина), — хороший актер. Граф, вероятно, Массалитинов. За Качалова я мало боюсь, он делает очень тонкие замечания. Немного боюсь за Алису — слишком молодая и тонкая, может быть, переменим (Вишневский справедливо заметил, что для нее нужны «формочки»). Алискан — Берсенев, думаю, будет хороший. У Станиславского какие-то сложные планы постановки, которые будем пробовать.
Третьего дня я был в студии на благотворительном вечере, читали и играли Станиславский, Качалов, Гзовская, Германова, Москвин, Вишневский, Кусевицкий (на контрабасе). Вчера обедал у Станиславского, потом смотрел «Будет Радость» (понравилось, несмотря на многое), в антрактах ходил курить в уборную Качалова, сидел там с ним, Массалитиновым и Берсеневым.
Волнует меня вопрос, по-видимому уже решенный, о Гзовской и Германовой. Гзовская очень хорошо слушает, хочет играть, но она любит Игоря Северянина и боится делать себя смуглой, чтобы сохранить дрожание собственных ресниц. Кроме того, я в нее никак не могу влюбиться. Германову же я вчера смотрел в пьесе Мережковского и стал уже влюбляться, по своему обычаю; в антракте столкнулся с ней около уборной, она жалела, что не играет Изору, сказала: «Говорят, я состарилась». После этого я, разумеется, еще немного больше влюбился в нее. При этом говор у нее — для Изоры невозможный (мне, впрочем, очень нравится), но зато наружность и движения удивительны.
Не знаю еще, когда приеду, до Пасхи или после. Напиши. Любе письмо покажи, я ей пишу мало. Что доктор скажет? Господь с тобой.
Саша.
*****
Сергей Рахманинов - А. И. Зилоти
31 марта 1916 г. [Москва]
Милый мой Саша, дней десять назад ответил тебе на твоё письмо, по поводу приглашения Н. П. Кошиц. С тех пор ты замолчал, а Н. Кошиц беспокоится и звонит ко мне: она получила ещё какое-то приглашение. Теперь мне, на положении «между двумя стульями», не остаётся ничего другого, как звонить к тебе. Будь добр, или напиши ей своё решение, или уведомь меня, что моё письмо к тебе пропало.
Всем привет.
*****
Константин Паустовский - Екатерине Загорской
31 марта 1916 г.
Из Юзовки в Севастополь
Сегодня утром подали твоё письмо, первое письмо после Севастополя. Я долго не распечатывал его, — может быть, это слишком по-детски, не знаю.
Ночью поднялась пыльная, песчаная метель, я часто просыпался, были прерывистые сны о Севастополе, думал о том, как в прозрачной чаше дня уснули цветущие сады, как падает солнце. Почему здесь, далеко, я чувствую так сильно, почти болезненно, что там весна.
Весь день в туманах пыли. Всё в комнате, постель, бумаги на столе, пол — всё затянуто тонким слоем чёрной угольной пыли.
…Завтра я напишу тебе много, очень много, — эти дни я устаю, возвращаюсь с завода поздно вечером.
Кот
*****
